Папа, моющий посуду в раковине, поворачивается ко мне; с его рук на пол капает мыльная пена. Он ошеломленно смотрит на меня:
— Ты шутишь!
— Я серьезно.
— И где же он будет спать?
— В моей комнате.
— Дочка, я никогда на это не соглашусь! — Он поворачивается обратно к раковине, гремит мисками и тарелками. — Это очередной пункт из твоего списка? Чтобы твой парень переехал к нам жить? Папа качает головой:
— Даже не думай.
— Тогда я перееду к нему.
— Думаешь, его мама на это согласится?
— Тогда мы сбежим и поселимся в какой-нибудь деревне. Это тебе больше понравится?
Папа поворачивается ко мне с перекошенным от гнева ртом:
— Дочь, я сказал «нет».
Ненавижу, когда он демонстрирует, кто здесь хозяин, как будто тут нечего обсуждать, потому что он так сказал. Я с топотом поднимаюсь по лестнице к себе в комнату и хлопаю дверью. Папа думает, что все дело в сексе. Неужели он не видит, что все намного сложнее? Что мне безумно трудно его просить?
Три недели назад любимый снова катал меня на мотоцикле — быстрее и дальше, чем раньше. Мы отправились на границу, где болотистая равнина переходит в побережье. Четыре ветряные турбины в море вращали призрачными лопастями.
Он запускал по воде плоские камешки, а я, сидя на гальке, рассказывала, что список разрастается, ускользает от меня.
— Я так многого хочу. Десяти пунктов уже недостаточно.
— Расскажи, — попросил он.
Сначала было легко. Я говорила не умолкая.
Поплавать под синим и спокойным вечерним небом.
Долгая поездка на поезде.
Тюльпаны и нарциссы.
Воздушный змей.
Еще одно лето.
Павлин.
Весна.
Но я так и не отважилась признаться в том, чего мне хотелось сильнее всего. В тот вечер он пошел домой. Каждый вечер он уходит домой, чтобы ухаживать за мамой. Он спит в каком-нибудь метре от меня, за стеной, по ту сторону шкафа. На следующий день он принес билеты в зоопарк. Мы поехали на поезде. Смотрели на волков и антилоп. Павлин развернул для меня изумрудно-аквамариновый хвост. Мы пообедали в кафе; он взял мне фрукты — черный виноград, сочные ломтики манго. Спустя несколько дней он отвел меня в открытый бассейн с подогревом. Поплавав, мы уселись на бортик, завернувшись в полотенце, и болтали в воде ногами. Мы попивали горячий шоколад и смеялись над вскрикивающими от холода детишками.
Однажды утром он принес мне вазу с крокусами.
— Весна, — объявил он.
Он отвез меня на мотоцикле на наш холм. Купил в газетном киоске карманного змея, и мы вместе его запускали.
День за днем мне казалось, будто кто-то разобрал мою жизнь на части, тщательно отполировал каждый кусочек, а потом аккуратно собрал в одно целое. Но мы ни разу не были вместе ночью.
А потом, в День святого Валентина, у меня началась анемия, хотя с последнего переливания крови прошло всего двенадцать дней.
— Отчего это? — спросила я врача.
— Вы приближаетесь к черте, — пояснил он.
Мне стало труднее дышать. Углубились тени под глазами. Губы стали похожи на пластиковый козырек под калиткой. Вчера я проснулась в два часа ночи. У меня ломило ноги; кровь стучала в них, как при зубной боли. Перед сном я выпила плацебопанацею. По пути в туалет я проходила мимо папиной спальни; дверь была открыта и я увидела маму. Ее волосы рассыпались по подушке, а папа заботливо ее обнял. За последние две недели мама третий раз оставалась ночевать. Я стояла на площадке, глазела на спящих родителей и отчетливо понимала, что больше не могу находиться в темноте.
Мама поднимается по лестнице и садится на мою кровать. Стоя у окна, я гляжу в сумерки. Небо затаилось; облака повисли низко и словно чего-то ждут.
— Я слышала, ты хочешь, чтобы твой парень переехал сюда, — произносит мама.
Я пишу свое имя на запотевшем стекле. Отпечатки на стекле возвращают меня в детство.
— Может, папа и согласится, чтобы он иногда оставался на ночь, — продолжает мама, — но он никогда не позволит ему здесь жить.
— Папа обещал помочь со списком.
— Он и помогает. Он ведь купил билеты в путешествие, разве не так?
— Потому что хочет побыть неделю с тобой! Я оборачиваюсь к ней; мама бросает на меня хмурый взгляд, как будто впервые меня увидела. — Он так сказал?
— Он в тебя влюблен, это же очевидно. Тем более путешествия в моем списке больше нет.
Мама изумляется:
— Я думала, путешествие было седьмым пунктом.
— Я обменяла его на ваше с папой примирение.
— Ох, дочка!
Странно. Кому, как не ей, знать, что такое любовь. Я скрещиваю руки на груди:
— Расскажи мне о нем.
— О ком?
— О мужчине, ради которого ты нас бросила.
Мама качает головой:
— Почему ты об этом вспомнила?
— Потому что ты утверждала, будто у тебя не было выбора. Разве не так?
— Я говорила, что несчастна.
— Многие несчастны, но они не бросают семью.
— Дочь, пожалуйста, мне не хочется об этом говорить.
— Мы тебя любили.
Множественное число. Прошедшее время. Но все равно слишком громкие слова для такой маленькой комнатки.
Мама поднимает на меня глаза; у нее бледное, худое лицо.
— Простите меня.
— Вероятно, ты любила его больше всех на свете. И он был просто замечательный, самый лучший.
Мама не отвечает. Все просто. Такая большая любовь. Я отворачиваюсь к окну:
— Если так, ты должна понять, что я чувствую.
Мама поднимается и подходит ко мне. Она не трогает меня, но придвигается очень близко.
— Он испытывает к тебе такие же чувства?
— Не знаю.
Мне хочется довериться ей, сделать вид, что все будет хорошо. Но я лишь стираю свое имя со стекла и гляжу в темноту. До чего же на улице мрачно.
— Я поговорю с папой, — обещает она. — Он укладывает брата спать, а потом я поведу его в бар выпить пива. Вы справитесь одни?
— Я позову любимого. Приготовлю ему ужин. — Вот и славно.
Мама поворачивается, идет к двери, но на пороге останавливается:
— Дочка, тебе хочется радоваться и наслаждаться жизнью, но имей в виду - другие люди не всегда могут дать тебе то, что ты хочешь.
Натерев сыр, я неторопливо облизываю пальцы, и он реагирует ровно так, как я думала. Он подходит сзади и целует меня в шею.
— Знаешь, о чем я думаю? — шепчет он.
— О чем?
Хотя я и так знаю.
— Я тебя хочу. — Он разворачивает меня к себе и целует в губы. — Сильно.
Он произносит это с таким видом, будто не может поверить, что так захвачен своим чувством. Мне все это нравится. Я прижимаюсь к нему.
— Знаешь, чего я хочу? — отвечаю я.
— Чего?
Он улыбается, как будто знает, что я скажу. Я хочу, чтобы его улыбка длилась вечно.
— Тебя.
И правда. И ложь. Я выключаю газ, и мы поднимаемся ко мне. Тост обуглился. От запаха гари у меня тоскливо на душе. В его объятиях я забываю обо всем. Но потом, когда мы молча лежим рядом, я снова вспоминаю об этом.
— Мне снятся плохие сны, — признаюсь я.
Он гладит меня по боку, по бедру. У него теплая и твердая рука.
— Какие?
— В них я куда-то иду.
Я шагаю босиком по полям на край света. Я перелезаю через заборы и пробираюсь сквозь высокую траву. Каждую ночь я захожу все дальше. Прошлой ночью я очутилась в лесу — мрачном и редком. По другую сторону леса протекала река. Все было в тумане. Рыба в реке не водилась, а когда я переходила ее вброд, у меня под ногами хлюпала грязь.
Он проводит пальцем по моей щеке. Потом прижимает меня к себе и целует. В щеку. В подбородок. В другую щеку. В губы. Очень нежно.
— Если бы я мог, я бы пошел с тобой.
— Там очень страшно.
Он кивает:
— Я ничего не боюсь.
Я это знаю. Кто бы еще отважился со мной связываться?
— Любимый, я хочу попросить тебя кое о чем.
Он молчит. Его голова покоится рядом с моей на подушке. Он спокойно смотрит на меня. Мне трудно. Не могу подобрать слова. Кажется, будто книги на полке над нами вздыхают и шуршат страницами. Он садится на кровати и протягивает мне ручку:
— Напиши на стене.
Я оглядываю все, что нацарапала за долгие месяцы. Каракули желаний. А сколько я могла бы добавить!
Общий счет в банке.
Мы вместе пели в ванной.
Я годами слушаю, как он храпит.
— Давай, — подбадривает он меня. — Мне скоро уходить.
Его слова возвращают меня на землю; словно эхо, они напоминают мне о том, чем я хотела бы заняться, и о краях, где хотела бы побывать. Я берусь за перо. «Я хочу, чтобы ты переехал ко мне. Я хочу, чтобы ночью ты был рядом», — еле разборчиво царапаю на стене. Наверно, он не сможет прочесть. Потом я прячусь под одеяло.
Молчание.
— Любимая, я не могу.
Я выныриваю из-под одеяла. В темноте мне не видно его лица — лишь отблеск света в глазах. Быть может, в них сияют звезды. Или луна.
— Потому что не хочешь?
— Я не могу оставить маму одну.
Ненавижу его мать. Линии ее лба, морщины вокруг глаз. Ненавижу ее загнанный взгляд. Она потеряла мужа. Но все остальное при ней.
— Нет.
— Ты же ее не спрашивал!
Он вылезает из кровати, не дотрагиваясь до меня, и одевается. Жаль, что я не могу размазать раковые клетки по его заднице. Я бы достала его изнутри, и он бы навеки стал моим. Приподняв ковер, я бы спрятала его под пол, затащила в подвал. Мы бы занимались там любовь при червях, и мои пальцы проникали бы ему под кожу.
— Я не дам тебе покоя, — заявляю я. — Буду висеть у тебя над душой. Закашлявшись, ты будешь каждый раз вспоминать меня.
— Хватит морочить мне голову, — отвечает он.
И уходит.
Я хватаю свою одежду и несусь за ним. Он снимает с перил куртку. Я слышу, как он пересекает кухню и открывает заднюю дверь. Я догоняю его на крыльце. Впереди, в саду, кружат огромные снежинки. Наверно, снег пошел, когда мы отправились наверх. Засыпало дорожку и траву. В небе белым-бело. Тишина. Мир съежился и затих.
— Ты хотела снег.
Он протягивает ладонь, ловит снежинку и показывает мне. Снежинка самая настоящая; в младших класса я вырезала такие из салфеток и наклеивала на окна. Мы смотрим, как снежинка тает в его ладони. Я беру куртку. Он приносит мои ботинки, шарф и шапку, помогает спуститься с крыльца. Изо рты у меня идет пар. Снег валит так сильно, что мгновенно заметает наши следы. Снег на лужайке глубже и скрипит под ногами. Мы вместе пересекаем снежную новизну. Мы вытаптываем свои имена, стараясь продавить снег до травы. Но наши следы заносит.
— Смотри, — говорит он и ложится на спину и машет руками и ногами. Вскрикивает, когда холодный снег попадает за шиворот, касается щек. Потом вскакивает на ноги и отряхивает брюки.
— Это тебе, — поясняет он. — Снежный ангел.
И бросает на меня взгляд — в первый раз с тех пор, как я написала на стене. У него грустные глаза.
— Ты когда-нибудь пробовал снежное мороженое? — спрашиваю я.
Я посылаю его в дом за тарелкой, сахарной глазурью, ванилью и ложкой. Он послушно набирает в тарелку снега, смешивает все ингредиенты. Получается бурое месиво со странным вкусом. Совсем не такое, как мне запомнилось в детстве.
— Может, нужно добавить йогурт и апельсиновый сок?
Он убегает в дом. Возвращается. Пробуем опять. Несъедобно. Он хохочет.
— У тебя красивый рот, — признаюсь я.
— Ты дрожишь, — отвечает он. — Возвращайся-ка ты в дом.
— Без тебя ни за что.
Он смотрит на часы.
— Знаешь, что такое снеговик в пустыне? — спрашиваю я.
— Любимая, мне нужно идти.
— Лужа.
— Я серьезно.
— Куда ты пойдешь? Кругом метель. Я заблужусь и не дойду до дома.
Я расстегиваю молнию. Куртка распахивается, сползает с плеча. Совсем недавно он долго-долго целовал это самое плечо. Он закрывает глаза. На его веки падает снег.
— Любимая, чего ты хочешь? — наконец произносит он.
— Чтобы ты остался со мной на ночь.
— Нет, чего ты на самом деле хочешь?
Я знала, что он все поймет.
— Я хочу, чтобы ты был со мной в темноте. Обнимал. Любил меня. Успокаивал, когда мне страшно. Подошел к самому краю и заглянул в пропасть.
Он пристально смотрит на меня:
— А если я все испорчу?
— Куда уж хуже.
— А если я не справлюсь?
— Справишься.
— А вдруг я испугаюсь?
— Какая разница. Я просто хочу, чтобы ты был со мной.
Он вглядывается в меня через зимний сад. У него такие глаза!! В них я вижу расстилающееся перед ним будущее. Не знаю, что он видит в моих. Но он смелый. Я всегда это знала. Он берет меня за руку и уводит в дом. Наверху все куда тяжелее. Меня сковывает страх: кажется, будто я прилипла к кровати, и она меня засасывает. Он долго-долго раздевается и встает передо мной в трусах.
— Можно к тебе?
— Только если ты этого хочешь.
Он закатывает глаза, давая понять, что я невыносима. Так сложно получить то, что хочешь. А вдруг люди соглашаются со мной лишь потому, что чувствуют свою вину? Мне же нужно, чтобы он сам хотел быть со мной. Как отличить одно от другого?
— Завтра скажу. Ничего с ней не будет.
— Ты же правда остался не потому, что тебе меня жалко, правда?
Он качает головой:
— Хватит, милая. Сколько можно.
Мы укутываемся в одеяло, но дрожь никак не унимается: наши ноги и руки как ледышки. Чтобы согреться, мы сучим ногами. Он растирает, поглаживает меня. Обнимает. Я чувствую, как его член твердеет. Смеюсь. Он тоже смеется, но как-то нервно, будто я смеюсь над ним.
— Ты меня хочешь? — спрашиваю я.
Он улыбается:
— Я тебя всегда хочу. Но уже поздно, тебе пора спать.
От снега улица ослепительно-белая. Свет льется в окно. Засмотревшись на отблеск и мерцание на его коже, я засыпаю.
Хотя ноги от его присутствия болеть не перестали. Я выползаю из-под одеяла, закутываюсь в плед и бреду в ванную за кодеином.
Выйдя из ванной, я вижу в коридоре папу в халате. Я совсем забыла о его существовании. Папа стоит босиком. Пальцы его ног кажутся очень длинными и серыми.
— Похоже, ты стареешь, — говорю я. — Старики часто просыпаются по ночам.
Папа плотнее запахивает халат:
— Я знаю, что он у тебя.
— А у тебя мама.
Это важный аргумент, но папа его игнорирует:
— Ты привела его без моего разрешения.
Я упираю взгляд в ковер и мечтаю, чтобы папа поскорее успокоился. Кажется, будто мои ноги пухнут, словно кости увеличиваются в размерах. Я шаркаю ногами.
— Дочь, я не собираюсь портить тебе настроение, но я обязан о тебе заботиться, и я не хочу, чтобы тебе было больно.
— Запоздалые опасения.
Я пошутила, но папа не улыбнулся:
— Он еще ребенок. Ты не можешь во всем на него рассчитывать: а вдруг он не оправдает твоих ожиданий?
— Едва ли.
— А если нет?
— На этот случай у меня есть ты.
Так странно стоять, обнявшись, в темном коридоре. Мы сжимаем друг друга крепко, как никогда. Наконец папа отпускает меня и пристально смотрит мне в глаза:
— Дочь, для тебя я готов на все, чтобы ты ни сделала, что бы ни выкинула в будущем, на какие бы фокусы ни толкнул тебя твой дурацкий список. Просто знай это.
— Там почти ничего не осталось.
Пункт девять — чтобы любимый переехал к нам. Это куда больше, чем секс. Это страх смерти, когда вы один на один. Но теперь мне не страшно ложиться в кровать: ведь меня там ждет ОН.
Папа чмокает меня в макушку:
— Ладно, иди.
И заходит в ванную.
А я возвращаюсь к НЕМУ.
Комментариев нет:
Отправить комментарий